Татьяна, 58 - 8 августа 2007 04:09

Прошу прощения за длинную цитату, сама не люблю пространные тексты на экране. Но тут такой случай - не могу не напечатать, зацепило. Это из Одоевского, "Саламандра".

"В Москве жил-был у меня дядюшка, человек немолодой, но с умом, сердцем и образовванностью, - а в этих трех вещах, говорят, скрывается секрет никогда не стариться. Дядюшка не выживал из ума, потому что не выживал из людей; три поколения прошли мимо его, и он понимал язык каждого; новизна не пугала его, потому что ничто не было для него ново; постоянно следя за чудною жизнью науки, он привык видеть естественное развитие этого огромного дерева, где беспрестанно из открытия являлось открытие, из наблюдения - наблюдение, из мысли вырастала другая мысль, которая, в свою очередь, выводила из земли первоначальную.

Оттого разговор его был всегда привлекателен, хотя странен; в нем не было этих суждений, давно вымоченных и выдавленных, как старая свекловица на сахарном заводе; в нем не было этих фраз, которые у иных людей вас ожидают в том или ином случае, как надпись над банкою в кунсткамере или как припев водевильного куплета; но со многими из его понятий нельзя было согласиться; он утверждал, что знать много, очень много совсем немудрено; что в старину люди были хуже нас, но гораздо больше знали и что, например, никогда знания человеческие не достигали до такой обширности, как перед потопом!..

Надобно к сему прибавить, что дядя в молодости много путешествовал и - тогда была на это мода - пребывал членом всех возможных мистических обществ: он и варил золото, и вызывал духов, прыгал и заставлял прыгать на восковые гвозди или через ковер, игравший роль бездонной пропасти, и проч., и проч. Много чудного сохранилось в его памяти об этих предметах; но, говоря о них, он употреблял какой-то странный способ выражения, вместе и важный и насмешливый, так что нельзя, бывало, угадать, в самом ли деле дядя верил своим словам или смеялся над ними. Когда мы приставали к нему и требовали настоятельно, чтоб сказал, шутит он или говорит правду, и упрашивали его бросить двусмысленный тон, дядя улыбался с простодушным лукавством и замечал, что без этого тона нельзя обойтись, говоря о многих вещах в этом мире, а особливо о вещах не совсем этого мира."

• 
• 
•