Carpe Diem, 62 - 23 мая 2012 15:17

Школа: они украли у нас детство

Что такое «скулинг» (schooling). О существующей и желательной моделях школы и школьного образования.

Отрывок из книги Эдуарда Лимонова «Другая Россия. Очертания Будущего» - спорная книга, но гениальный писатель верно подметил сущность сегодняшней жизни. Вот глава посвященная школе. Это сильно. Это правда - подтвердит любой, окончивший школу, хоть 20 лет, хоть год назад.

Schooling по-английски, в переводе на русский — «школение», есть в русском языке слово «вышколенный». И всё это словесное гнездо вовсе не значит «учение» и даже не значит «воспитание», но означает «дрессировка».

Она и есть «дрессировка», и если в русском варианте иностранное «school» превратившись в «школу», ни о чём ежедневно не напоминает, то по-английски недвусмысленно и без всяких экивоков каждый раз употреблённое, вопиет о «дрессировке». Небезынтересно, что это же «schooling» упоминается по отношению к дрессировке лошадей и собак.

Вернувшись к истинному значению слова легче понять и суть самой институции. Обучение, дрессировка в школе стоит впереди получения знаний. Цель schooling — сломить естественные инстинкты человеческого существа, сломить его природную агрессивность, подавить её тотально. Не даром во всех без исключения странах в школах всегда применялись телесные наказания, ещё каких-нибудь полсотни лет назад.

Школа задумана как репрессивное учреждение. Она должна быть поставлена в один ряд, через запятую, перед тюрьмой. Это недоразумение, что школу помещают в один ряд с библиотеками и музеями, а учителей пишут через запятую после врачей, их надо ставить до надзирателей и вертухаев. То, что школа, как и многие институции государства, одряхлела, изменилась, покрылась пылью, не должно скрывать её репрессивного характера.

Даже сегодняшняя, расхлябанная, она свою работу делает. После одиннадцати лет изнурительной долбёжки, загрузки памяти ненужным мусором лишних знаний, подавляющее большинство индивидов покидают школьные парты со сломленной волей, со сглаженными индивидуальными особенностями.

С затоптанным, как правило, талантом, и усталыми! Школьный конвейер дрессировки поставляет обществу беззубых, вялых и намеренно заторможенных в своём развитии зверьков. Их насильно набили ненужными знаниями. Как мешок пылесоса набивается мусором и пылью. Бессмысленные знания эти, в особенности те, которые дают в русских школах, никогда не пригодятся бедным зверькам. Я как-то попытался подсчитать, что из полученных в школе знаний мне пригодилось в моей жизни. Получилось ничтожно мало.

Иностранный язык и география. Даже не литература, ибо все самые мощные книги я прочёл помимо школы, вопреки ей, а большинство книг прочёл вообще на английском и французском языках. А языки я выучил сам! Школа не дала мне знания языков. И географию я выучил по желанию, сам. Не по учебнику.

Школа нужна обществу для подавления. Для этого она и создана. Это государственное учреждение и потому она не только не невинна, но так же повинна, как суды и тюрьмы, в подавлении человека. Я вспоминаю свои десять лет за партой с ужасом утраты десяти самых может быть отличных, солнечных лет жизни! Кто их мне вернёт! Подать в суд на грёбанное государство? Отдайте мне мои солнечные годы! Юбки форменных платьев девочек моего класса лоснились сзади, как и наши штаны, шесть - восемь часов ёрзанья на твёрдых скамьях в неудобном положении, искривив скелеты, в возрасте, когда нужно бегать, прыгать, орать! Пальцы с мозолями от ручки. Некрасивые, дурно пахнущие учителя. От учительницы математики воняло мочой, когда она над нами наклонялась. Мы морщились и отворачивались. У учителя физики мерзко пахло изо рта, когда облокотясь на парту, нависая над нами, он объяснял, что в тетради решено не правильно, какая задачка.

Рано утром, давясь своей яичницей, в полном отупении я выходил, брёл, помню, по тёмным улицам посёлка и видел, как идут, шкандыбая по грязи или льду, такие же бедолаги-ученики. Мне ещё было близко до школы, рядом (хотя грязи у нас весной и осенью бывали непролазные), а были дети, добиравшиеся пешком, плюс трамваем, затем автобусом.

В восьмом классе у нас появился новый классный руководитель: Яков Львович Капров. Так он бил учеников, вызывая их в физический кабинет, и запирая дверь. На самом деле все настоящие хулиганы ушли из школы в колонии и на улицы ещё в 6 — 7 классах. Он бил вполне нормальных ребят, и те выходили с расквашенными носами. Меня не бил, мой отец был офицером. Но даже если б у нас был сладкий классный руководитель, что это меняло? Эти десять лет каждый из нас отдал государству, отсидел как срок. Отдайте мне мои солнечные годы!

Тому, что нужно для жизни, школа не учит. В школе не учат, как говорить с людьми, как распознать лживого человека, как ладить с людьми, как командовать ими, как отбиться от нападения. Что такое жизнь, как скоро придёт смерть, как встречать жизненные горести, что делать, если ушла твоя девочка? На все эти вопросы школа не отвечает. Зато она вырабатывает в тебе вторичные инстинкты подчинения: все встают, когда вошёл учитель; она учит тебя неизменной хитрости, зная слабость учителя можно получить хорошую оценку. И подчинению, подчинению учит она.

Но самое главное: те миллиграммы действительных знаний, которые она даёт, можно получить в каких-нибудь несколько лет, в три года! Зачем же детей деформируют, заставляют сидеть как идиотских кукол в спёртом воздухе класса лишние семь лет? Чтобы отшибить напрочь инстинкты. Чтобы привык к оскорблениям, и если мозглячка училка, неряха в рваных чулках, кричит тебе: "Остолоп!", чтоб ты не давал ей в нос, а стоял опустив голову.