В клуб вернулся Митя лишь под утро,
Тихо, как бродячий пилигрим,
В час, когда зари рассветной пудра
На Москву накладывала грим.
За рекою над Нескучным садом
Звездочка скатилась, как слеза.
– Ничего не говори, не надо.
Я все знаю, – произнес Тарзан.
И на грудь упав к нему невольно,
Митя понял прошлой жизни суть.
– Больно, Митя?
Он ответил: «Больно».
– Где?
– Вот здесь, – он показал на грудь.
– И еще… вон там…
По небу где-то
Розовый рассвет привычно плыл.
– Знай, проходит все, пройдет и это,
Хорошо, что имя не забыл!
* * *
Просветленный, как с глотка нарзана,
Окунаясь в грохот городской,
Митя возвращался от Тарзана
По рассветной утренней Тверской.
А Москва дышала свежим дымом
Выхлопных столичных сигарет
И летела птицей-тройкой мимо,
Не заметив, как на красный свет
Сиротливо поднимая плечи,
Без двора, без денег, без кола
Шел прохожий, шел заре на встречу,
И душа его была светла.